Андрей Петров «Об Александре Чернове»
В первые послевоенные годы я занимался в Ленинградском музыкальном училище им. Н.А.Римского-Корсакова. Помимо сольфеджио и гармонии, теории и истории музыки мы проходили общеобразовательные предметы: литературу, алгебру, иностранный язык...
Курс физики к нам пришёл читать молодой, очень обаятельный человек. Насмешливо поглядывая на нас — будущих композиторов, скрипачей, пианистов, — он увлекательно рассказывал об Эйнштейне, о нейтронах и протонах, стремительно чертил на доске формулы и, не особенно надеясь на нашу понятливость, для большей убедительности своих объяснений забавно перемешал физические термины с музыкальными.
Потом я увидел его на эстраде Малого зала консерватории, смущенно раскланивающегося после исполнения своей симфонической поэмы «Данко» — юношески романтического и очень эмоционального сочинения. А затем, как и все присутствующие в тот день, я был захвачен его страстным выступлением на студенческой дискуссии о долге молодого советского музыканта. Это был Александр Чернов.
Первое впечатление о нём, как о человеке разносторонне и ярко проявляющем себя во многих областях, оказалось отнюдь не случайным.
Есть музыканты, сконцентрировавшие свой талант, свои усилия в одной сфере деятельности, одном жанре творчества, последовательно и упорно разрабатывающие какой-либо один пласт музыкального искусства. Но есть и такие музыканты, которые стремятся проявить себя в самых разных областях и жанрах, во всём том, что в конечном итоге и составляет понятие музыкальной культуры. Этот тип музыканта-универсала весьма характерен для нашего века — века открытой и острой борьбы эстетических позиций, века особо развитых музыкантских и слушательских контактов. Такой композитор — не только автор музыки, но и пропагандист, и критик, и лектор, и педагог.
Роль подобных музыкантов и величие содеянного ими можно понять, лишь только оценивая их труды в совокупности. Талантливые сочинения в различных музыкальных жанрах, умные, увлекательные книги, блестящие выступления по радио и телевидению, на композиторских пленумах и международных, симпозиумах — вот итог, по которому можно судить о том, что успел сделать за свою короткую жизнь музыканта Александр Чернов.
Сегодня вряд ли нужно пытаться определить, в какой из областей он сделал больше: в композиторском творчестве, в публицистике или в музыкально-просветительской деятельности. Тем более что даже самые выдающиеся устные выступления музыкантов, подобно песням Орфея, остаются в памяти только слышавших их. Сегодня перед нами его сочинения: опера, балеты, симфоническая поэма, вокальный цикл, вызванные к жизни дилогией Федпна и вечно современной легендой об Икаре, «Оводом» Войнич, антифашистскими романами Ремарка и философской лирикой Превера. И здесь же книги «Как слушать музыку», «О легкой музыке, о джазе, о хорошем вкусе», оставшаяся неоконченной «К спорам о современной музыке». Во всём этом воплотились и наиболее волнующие сегодня наше сердце художественные темы, образы, и постоянно занимающие наш ум музыкально-эстетические проблемы.
Чернов был музыкантом ярко выраженного интеллектуального типа. Это проявилось и в его музыкальной публицистике, отличающейся глубиной и остротой мышления, и в композиторском творчестве, где он постоянно обращался к большой литературе философского плана. Его идеи и замыслы были всегда счастливыми находками, неизменно неся в себе свежесть и глубокий смысл. Своей творческой практикой он словно подтверждал слова Пушкина о том, что удачный замысел — это половина успеха.
И в жизни, и в творчестве этому музыканту было чуждо затворничество. Он был предельно общителен и жадно тянулся к людям. Он постоянно работал в их окружении и стремился к таким музыкальным областям и жанрам, где мог рассчитывать на максимальную возможность человеческого общения: много писал для театра и кино, выступал с лекциями, участвовал в различных дискуссиях.
В совместных поисках, обсуждениях, спорах Чернов загорался и увлекался. Словно аккумулятор, он «заряжался» от общения с режиссёрами и поэтами, актёрами и певцами. И наверное, этим можно объяснить и то, что несколько раз — в балете «Икар», в оперетте «Жили три студента», в книге «О легкой музыке, о джазе, о хорошем вкусе» — он выступил в соавторстве со своими друзьями.
Его интересовало всё, что занимает и будоражит интеллектуальный мир современного человека. И не только в музыке. Он был информирован о новейших достижениях физики, великолепно разбирался в литературе (сам сделал превосходное либретто для своей оперы по ромапу К.Федина), глубоко интересовался проблемами современного кинематографа.
Чернов очень чутко следил да барометром столь бурной и переменчивой нашей музыкальной жизни. Его всегда глубоко волновали запросы и вкусы любителей музыки, и особенно молодёжи. Из огромного количества самых различных музыкальных явлений и течений он старался использовать и применить всё, что считал, как советский музыкант, важным и необходимым для себя и своих слушателей. Он писал квартетную музыку и песни, серьёзно интересовался джазом и фольклором «бардов», а в своей последней партитуре — балете «Икар» — использовал некоторые приёмы серийной техники.
Александр Чернов — ровесник Октября, и годы становления, мужания нашей страны не могли не сказаться на формировании его гражданского и музыкантского облика. Его детство совпало с годами первых пятилеток, молодость — с войной. Он начал самостоятельную жизнь музыканта только в начале 50-х годов, и всё, что он успел сделать, сделал лишь за два десятилетия. И всё это отмечено печатью ума, таланта и творческой увлечённости.
В своих сочинениях Чернов больше всего лирик. Его музыка очень романтична, её образы рельефны и выразительны. Многие его сочинения овеяны какой-то легкой грустью,— казалось, он чувствовал недолговечность дней своих. Многого он так и не успел совершить. Думал о симфонии, хотел написать ещё одну оперу, мечтал о симфонической поэме, посвящённой Курчатову.
Его последним, лишь только начатым сочинением был романс на стихи А. Блока.
...И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у царских врат,
Причастный тайнам, — плакал ребенок
О том, что никто не придёт назад.
Романс этот должен был стать лебединой песней Александра Чернова. Но остались лишь стихи... Они звучат как светлая эпитафия умному и талантливому музыканту.